Я знаю как мертвые смотрят на мир
Остекленевшим взглядом,
Я знаю о том, что прощенья просить
У мертвых–теперь–не надо.

Я знаю–теперь–решать кто прав
Не надо. Они не встанут.
Душа их замерзла они–теперь–
Остынут. Или отстанут?

Я знаю, что мертвым не больно быть
Совсем по другому чужими.
Теперь. Не они от нас ушли,
Нет, это мы не с ними.

Они по-другому глядят на мир,
Не просят у нас прощенья,
Им все равно: запомнят их
Или придет забвенье.

Они остаются, уходим мы.
Им–теперь–не важно.
А нам? То ли печально нам,
То ли, скорее страшно.

Страшно остаться с ними–там,
Смотреть неподвижным взглядом
Из окон, которых давно уж нет,
Как птица взлетает над садом

зимним…

Благодарю Вас, поклон.

Парад теней, лишенных неба,
Из года в год, из века в век,
Летит, все ускоряя время
У света на смеженьи век.

И тени пляшут свои танцы,
Кто в одиночку, кто с другим,
Полураздеты и неясны,
Нет им конца, числа нет им.

На тропах, занесенных снегом,
Бредут, безлики и немы,
И будто сиротливо слепы,
И будто ими были мы.

Они умеют улыбаться
И знают: им начало –свет,
Но из их глаз глядит усталость,
Чего-то главного в них нет.

Они идут. Молчат угрюмо.
Там видно горы впереди.
И в каждой яд какой то смуты
Бьет в темя ей: иди, иди!

И тени медленно шагают
Путем лишенных лиц детей,
Они так странно одиноки
И так похожи на людей.

Благодарю и Вас, незабвенное.

Глава 2
Вот время –предрешенности стило,
С прозрачными и мутными глазами,
С домами, тишиной и голосами,
И с городами, бьющими стекло
Кобальтового треснувшего неба,
С асфальтной кровью трасс и той травой,
Что пробивает их и шествует рекой.
Вот время, пересыщенное хлебом.
И почти полностью лишенное души,
Наполовину. И четыре стрелки
Указывают север, взгляды мелки,
Как лужи на окраине глуши.
Вот время темных мыслей белой ночью,
Из жизни выход здесь совсем не там,
Где вход. И разрушая древний храм
Не больше наказанья, чем за точку,
Подведшую итоги бытия,
Когда кричала, умирая, юность
И начинала зреть старенья нудность,
И мудрость опыта, погасшего огня.
Но силой тьмы тождественно все свету
И ангелы играют для того,
Чтоб пел сатир, как будто ничего
И не было. Не будет. Даже нету.
Рукоплесканье боли моим строкам,
Итог того, что за узором их
Нет чувства и бледнеет бледный стих
За безразличие , присущее порокам.
И вот заходит слишком далеко
Мной избранная неприкосновенность,
Когда прикосновения как бренность,
Когда в моих глазах так глубоко
Взрывались звезды нового столетья,
Я памяти хранил убогий храм,
Всего что выстрадал и проклял сам,
Всего что обезличит долголетье.
И я, живущий в завтра, не сумею
Найти миг настоящего когда
Мы были б вместе, прошлые года
Все врозь и я их помнить не посмею.
Но это верно лучшее для нас,
Разлука помогает верить в встречу,
Бумагу наполняет новой речью
И Бог не сводит изумленных глаз
С любовников разлученных пространством,
Передающих дрожь усталых рук
Друг другу, покоривших нервный звук
Биенья сердца и непостоянства.
Горизонталь, протянутая между
Двух душ для херувимов есть струна,
А грифом служит бедная страна
И воскрешает музыка надежду.
Я зрение пространствами пытал
И встретил на его периферии
Свет Бога, озаривший город пыли,
Где зрение не властно Он сиял.
Но все же каждый миг я вижу время
И это страшно, потому что дальше
Нет ничего, ни истины, ни фальши,
А на спине химера –время –бремя.
Там ничего нет, мой далекий друг,
Нет тишины, нет вечного покоя,
Но тащит нас надежда за собою,
А время осыпается из рук…

Ты душу мою видела лишь в профиль.
Увы. Теперь увы навек.
И там, у фонарей, так одиноко
Всегда стоит какой то человек.

Глядит в страну, в свою страну не веря,
Нет духа, но и тела тоже нет,
Лишь между коммунальными дворцами
Летают птицы завтрашних газет.

А он один и вместе с тем их двое,
Всегда идет за ним его печаль,
Порой садясь за тот, навек закрытый,
Покрытый пылью старости рояль.

Увы. Как часто произносим это слово,
Как часто мы обмануты судьбой,
Бездомные, покинуты рассудком,
Охвачены мятежною борьбой.

И за окном, все это тоже наше,
Бродячие собаки и коты,
Помойки и окурки в вязких лужах,
И дети, и весна, ее цветы.

И стены, где порой бывает счастье
И боль, и смех, и крик, и тишина,
Где жизнь как она есть, где жизнь раздета,
Где грязная посуда и вина.

Увы, но мы за это все в ответе,
А где-то никогда не тает снег,
А здесь, у фонарей, мерцая светом,
Всегда стоит какой то человек.
   

     ***
Теперь тебе дана усталость,
Смотри, вдали зажглась звезда
И до нее тебе осталось
Два очищающих суда.

Сады души так молчаливы,
Когда она горит в тебе,
Но шелестят об этом ивы,
Став символом в твоей судьбе

А ты холодными руками
Зачерпываешь ее свет
И окруженный миражами,
Твердишь единственный ответ,

О том, что боль не будет вечной,
Когда возникнет на пути
Любовь, желанной и беспечной,
Когда звезда в твоей груди.

Когда поклон сорвут рассветы
И небо выпьет поцелуй,
Твое проснувшееся вето
Увидеть жизнь сквозь призму струй

Того источника, который
В нас эту жажду утолит,
Один глоток, как кровь соленый,
И все. И больше не болит.

И лишь звезда тебя ласкает,
Когда уходит все тепло,
Когда любимый забывает
На смерть поцеловать чело.

Она писала стихи,
Под синим пронзительным небом,
Наследница мертвого Феба,
Она писала стихи.
Она играла в любовь,
В цвет осени душу меняя,
Языческая святая,
Она писала стихи.
Она смотрела на мир
Сквозь желтый янтарь на ладони
И в солнечном, радостном тоне
Она писала стихи.
Она грустила о нем,
Ушедшем под дождь за мечтою,
Позвавшем ее за собою…
Она писала стихи.
Она летала во сне,
А утром – все забывала,
И как ничего не бывало,
Она писала стихи…

Не стоит грустить, незабвенная, Вам безусловно безумно идет светлая нежная грусть, но улыбка Вам все же более к лицу.