Оцените что ли...

Тут могла быть наша реклама. Но ее нет. Есть синее небо над головой, есть дорога впереди. Это наш город. Город дорог. Город уходящих вдаль путей и вьющихся сквозь лабиринты кустов троп. Меж дорогами ютятся жилые дома – многоэтажные, по обыкновению: воздушные тропы не так ощутимы, как земные, и не будоражат сон жителей. А вот птиц – другое дело. Последняя костлявая ворона, три месяца назад севшая на мой балкон уже обезумела от обещаний и давным-давно встала на крыло, стремясь к горизонту, даром что не перелетная. У нас малолюдно. Все уходят туда, за край. Мы за него только заглядываем и ходим истории собирать. Нам и тут неплохо. Вернуться из-за края домой с котомкой историй за плечами, усесться перед камином, разложить свою добычу на клетчатом пледе, кроющем колени… это жизнь.  Одни истории жирные, от них пахнет пряностями дальних стран, они хитро щурятся и недовольно гнут хоботы. Они южане, и занесены сюда вместе с песком и пустынным ветром.  Другие кутаются в мягкий мех, но это все равно не спасает ни нас, ни их самих от принесенной стужи и ветра, порой выбивающего ставни. Северные истории простодушны, но ведут за собой древнюю мощь. Есть еще совсем непонятные, неосязаемые, словно живой свет, колышущиеся, словно студень, переливчатые, словно радуга, любимые, как яркие игрушки. Такие приходится закрывать в банки и ставить в темноту до времени прихода гостей, слишком уж недолговечны. Зато когда собираются вокруг десятки любопытных глаз, они начинают сиять словно самоцветы, переливаясь всеми красотами, звуками и запахами задорожья, так что одним слушателям представляется светлый лес и текущий по круглым камням ручей, другим шум портового города с разноголосьем иноземных слов, а третьим грезятся вершины горных склонов и пара усталых путников, укрывшихся от ветра за обледеневшим валуном. Такие истории больше всего любят дети и те, кто не разучился ими быть с возрастом. Эти истории -  отпрыски дороги, зовущие, манящие в туманную даль приключений слуги. Дорога не может без идущего. Вот и приходится ей слать нам захватывающие дух приветы. Мы – главный поставщик идущих всем дорогам мира. У нас рождаются путешественники, хоть сами этого и не помнят. К нам они иногда возвращаются пройти новый путь. Вид их странен для ухоженного города – одежда в грязи по пояс, сальные волосы еле отражают щедро палящее светило, руки изодраны шрамами, лица покорила усталость, но глаза… глаза оправдывают все. Глаза светятся так, что порой не видно ни мешков под ними, ни изнуренно дрожащих век, сила, сокрытая в черных точках смеющихся зрачков поднимает внутри что-то забытое за сытой жизнью и чтением утренних газет, за прогулками по мостам и сиденьем на резных лавочках. Весь город собирается на площади и слушает. Путник отцепляет от одежды и извлекает из складок прилипалы-байки, начиная с малых, но заканчивая непременно так, что переворачивается земля, а лица собравшихся на время теряют способность выражать что-то кроме восхищения. Вечером путник уходит, обыкновенно прихватив с собой трех-четырех мальчишек из тех, что посмелее. Может, и они вернутся сюда такими же загорелыми, усталыми, со впитавшейся до костей дорожной пылью, чтоб как следует выспаться в настоящей теплой кровати перед тем, как увести за собой в непроглядную ночь желторотых пока героев, путающихся в дорожной одежде старших братьев. Ну а жизнь в городе понемногу успокаивается. Снова обеды, газеты и недавно окрашенные в небесный цвет лавки заполняют существование своей непоколебимостью и бесстрастием.
Иногда к нам приходит почта. Усталый почтальон, половину лица которого укрывают  изогнутые, словно ятаганы, усы, и которого дети конечно же прозвали Печкиным, возит нам посылки от ушедших. Как он добирается  до нас, каким образом бесчисленное число раз умудряется войти в одну и ту же реку – вопрос не для наших умов. Правда, портной с улицы Бесцветников клянется, что однажды почтальон выболтал ему свой секрет за бутылкой темного густого вина. Дело, мол, в том, что пятое колесо в телеге нашего почтальона – колесо Фортуны, лично подаренное ему означенной особой на 222летие. А пред подарком богини расступаются не то, что стражи обратного пути, даже само время недовольно отпирает свои границы. Вот и ездит почтальон в свое удовольствие, еще и на кусок хлеба с маслом всегда имеет звонкие.
Собственно, к чему я про него? Вчера он был у нас. Посмеиваясь в усы над восторгом жителей, раздавал туго набитые свертки, вытаскивал из телеги деревянные ящики с просверленными дырками, из которых внимательно наблюдали за нами надутые мордочки историй, вынимал из карманов безделушки. Я тоже не ушел с пустыми руками. Отдав последние монеты, как всегда чудом оказавшиеся в карманах наряду с белой ниткой и перышком, получил в обмен промасленный твердый ящичек приятного темного оттенка.
В ящике оказались музыкальная табакерка и письмо от ушедшего в задорожье друга. Сегодня я собираю котомку, выпрашиваю у соседа твердые дорожные сапоги и жгу в печи пожелтевшую стопку прессы. Кота оставляю звездочету на чердаке. Открываю ставни. Сворачиваю и сваливаю в углу истоптанные ковры. Одеваюсь и, не обернувшись, выхожу в коридор.
Хочу историй. Друг пишет, в одном мире придумали заливать дороги асфальтом и ездить на них в самоходных телегах вроде почтальонской. Очень интересно взглянуть. А пока взгляд упирается в темнеющее небо, ноги радуются меху сапог, а до слуха доносятся мерные постукивания моего посоха по протоптанной дорожной колее. Кажется, я уже люблю этот звук!